Энн обвела взглядом гостиную со старой дубовой мебелью. Здесь не господствовал какой-то единый стиль, предметы обстановки покупались разными людьми на протяжении многих лет, но ни папа, ни Энн ни за что не сменили бы их на модные и современные. На этом кожаном диване лежала мама, когда уже чувствовала недомогание, а маленькая Энн играла перед ним на ковре. Потом на нем сидела в своем бархатном халатике Энн и читала по вечерам папе вслух. Возможно ли представить здесь Ричарда Хоупа в его безупречных костюмах, с элегантной булавкой в галстуке? Он не принадлежал ее миру, который составлял всю ее сущность. Разве сможет он понять ее мир и стать ему близким? И разве сможет она принять в свой мир пусть даже самого красивого и приятного мужчину? Разве можно второй раз выстроить отношения, полные невыразимой близости, единения с другим человеком, духовной общности, как было у нее с папой?
Нет, Ричард Хоуп не принадлежит этой комнате с милыми ее сердцу вещами, он не знал ее отца. Энн прекрасно проживет без него. Может быть, даже самое лучшее – позвонить ему сейчас и сказать, что она не придет завтра.
Энн подошла к телефону, сняла трубку и снова задумалась. Не слишком ли она торопится? Не чересчур ли поспешные делает выводы? С чего она взяла, что Ричард заинтересовался ею? Ее смутило это странное тепло, перелившееся из его руки в ее руку… Но он просто доброжелательный, отзывчивый человек, такие еще встречаются. И ей действительно было интересно.
Она еще немного покружила по комнате, остановилась у полки со статуэтками. Большинство из этих статуэток собачек принадлежали ее бабушке, папа привез их из Лорел-Лоджа, когда они окончательно обосновались на лондонской квартире. Этот Ричард Хоуп чересчур уж мягок для своей профессии детектива. И с его стороны просто нелепо было бросить отцовскую фирму. Несерьезный поступок! Безответственность – вот что это такое.
Тут Энн неуютно поежилась, поняв, что это говорит в ней тетя Мириам.
Что с ней такое, ведь она только что находила его поступок достойным восхищения. Ей стало стыдно.
Неплохо попробовать себя в том, что казалось привлекательным в детстве… Но есть же и обязанности перед семьей. Его мать не поддержала его идею, но он все равно поступил по-своему… Вот Энн никогда бы не поступила против папиного желания! Впрочем, не было ни одного случая, чтобы папа оказал на нее какое-либо давление.
Энн нервно вздохнула. Но ведь тетя Мириам осуждала ее отца на тех же самых основаниях. За то, что, следуя велению души, он не выполнил свой долг обеспечить дочь как можно лучше. По крайней мере, тетя Мириам считала это отцовским долгом. Но сама Энн полностью разделяла папино решение перечислять деньги на счета медицинских исследовательских центров и больниц, где пытались лечить лейкемию.
Решено, она сходит завтра в это агентство и проверит свое впечатление. И в конце концов, она сама туда напросилась.
Ричард подъехал к дому, остановил машину на стоянке и почувствовал, что не хочет идти домой. Он застегнул пальто и неторопливо направился вниз по улице. Уже стемнело, воздух был сырым и неподвижным. Повсюду виднелись признаки приближавшегося Рождества: украшенные елочками витрины, гирлянды на фонарях. Праздничное настроение уже витало в воздухе. Но Ричард не замечал свидетельств приближавшегося праздника.
Перед его глазами стояло лицо Энн, рука до сих пор хранила тепло ее руки. Он шел и улыбался, чувствуя себя беспричинно счастливым. Неужели он влюблен, и не на шутку? Ему до сих пор не верилось, что она согласилась прийти завтра в агентство. Он чувствовал, что должен видеть ее каждый день, и от него зависит, будет ли так. Тревожный голос несколько раз пытался напомнить ему, что он некоторое время назад связал себя обязательством, которое никак не совместимо с его глупым безмятежным счастьем. Но он усилием воли заставил этот голос замолчать, ему хотелось еще какое-то время насладиться этим блаженным состоянием души.
Он вспоминал каждое сказанное ею слово. А как очаровательно она улыбнулась, когда говорила о том, что любила в детстве. Какая у нее потрясающая улыбка – сперва она возникает в глазах, прежде чем воплотиться на губах.
Он остановился у магазина подарков с особенно ярко разукрашенной витриной. Что бы он мог подарить Энн на Рождество? Повинуясь импульсу, Ричард зашел в магазин. На стеклянных полках теснились статуэтки, вазочки, всевозможные безделушки, ближе к окну чинно восседали куклы – дорогие, коллекционные, из фарфора.
На одну из них Ричард невольно засмотрелся. У нее было серьезное личико, длинные, прикрывающие глаза ресницы. Маленький ротик не улыбался, выражение скорее можно было назвать печальным. Темные волосы, уложенные в стиле двадцатых годов, покрывала ажурная шапочка, платье на ней тоже было такое, какие носили в двадцатые годы: с плиссированной юбкой и бантом на поясе.
Ему показалось, что в кукле есть какое-то сходство с Энн. Это выражение беззащитности и неприступности. Не долго думая, он купил эту куклу и сам себе удивлялся, пока ее укладывали в обитую атласом коробку.
Дома он достал куклу и посадил на свой письменный стол. Она устремила на него загадочный вопрошающий взгляд из-под ресниц. Он сел напротив на диван, усмехаясь про себя. Что это? Им овладели сентиментальные чувства? Даже если Энн и испытала к нему симпатию – разве у них может что-то выйти? Зачем же тешить себя надеждой, обманываться? Он может просто любоваться ею, так же как сейчас любуется этой куклой…
Энн проснулась утром со смутным ощущением тревоги. Вчера она решила, что Ричард Хоуп – чужой ее внутреннему миру человек. Но оказалось, что точка на этом не поставлена. Она поймала себя на том, что думает о нем с симпатией, к которой примешивалось что-то вроде любопытства. Он напоминал ей то мальчика, поглощенного новой игрушкой, то она видела в нем уверенного в себе взрослого человека.