Путешествие втроем - Страница 4

Энн прошла в гостиную, налила себе порцию джина, слегка разбавила тоником и, держа бокал в руке, медленно направилась в кабинет отца. Там она с ногами села на диван с немного потертой обивкой и сделала несколько больших глотков, а Герцог улегся рядом, положив голову на лапы, и глядел на нее преданно и печально.

На письменном столе стояло несколько фотографий в серебряных рамках. Вот совсем юная смеющаяся мама в модном в конце шестидесятых облегающем джемпере и плиссированной юбке – снимок сделан еще до свадьбы. Черные, как у Энн, волосы разделены на косой пробор и падают на плечи. Вот Джон – магистр юриспруденции в черной шапочке и мантии. А дальше – Энн. Энн с Глостером на руках на фоне пирамиды, Энн на раскопках, совсем маленькая Энн под яблоней в Лорел-Лодже… Как-то Энн спросила, зачем папе столько ее фотографий, когда они и так всегда вместе. А он ответил, что хочет видеть своего котенка постоянно.

Энн не отрываясь смотрела на фотографии и не замечала, как из ее глаз катятся слезы. Потом она резко вскинула голову. Нет, она не станет плакать! Единственная в доме фотография отца стояла в ее спальне. Энн вошла к себе, схватила ее, прижала к губам.

– Папа, – горячо прошептала она, – помоги своему котенку, научи, как жить без тебя!

Герцог Глостер ткнулся холодным носиком ей в ногу. Она же совсем забыла покормить его!

– Идем на кухню, мой милый.

Энн насыпала в фарфоровую миску собачий корм, и Глостер аппетитно захрустел. Энн отметила, что корма осталось на самом дне, завтра нужно купить новый. Она разогрела приготовленное миссис Хьюстон рагу и без всякого аппетита, а просто потому, что так надо, поела. Вымыв посуду, она погасила свет, прошла в спальню, разделась и забралась под одеяло, старательно думая только о сиюминутных действиях, чтобы не допустить в сознание мучительные воспоминания.

Глостер прыгнул на кровать и лег в ногах. Энн зажмурилась и вздохнула. Как она устала… Изнемогшее под бременем тоски сознание стремилось поскорее отключиться. В голове мелькали обрывки мыслей. Необходимо решить множество проблем… Деньги, Лорел-Лодж… Ей предстоят поиски работы. Надо позвонить мистеру Катерленду по поводу его вчерашнего предложения. Но это все завтра, завтра…

Папа умер и унес с собой ее прежний мир, ей предстоит научиться жить без него, а для этого придется измениться, стать другим человеком. Кто это сказал? Или это ее собственный вывод? Мысли Энн путались. Какие-то яркие, причудливые образы, предвестники сна, замелькали перед глазами. Она еще успела дать себе в них отчет, но уже в следующее мгновение погрузилась в благотворный сон.

Утром Энн проснулась и не успела еще открыть глаза, как ее первой мыслью было: папы нет и она одна. Никого в целом мире нет у нее, кроме Глостера. Захотелось натянуть на голову одеяло, сжаться в комок и заплакать навзрыд от разрывавшего душу горя. Впереди длинная череда дней, из которых ушло тепло, сердечное общение с самым близким, дорогим человеком. Кто сможет заменить ей отца? Кто станет так же близок и дорог? Разве возможно для нее с кем-то еще подобное духовное единение, подобная дружба, какая была у нее с папой?

Энн медленно встала. Глостер спрыгнул на пол и радостно бросился приветствовать ее. Обнимая его и целуя в теплый лобик, Энн поблагодарила Бога, что у нее есть ее Глосси. Не будь его, тоска была бы непреодолимой. Радость собаки, у которой тоже никого кроме нее нет, как никогда растрогала ее.

– Ничего, Глосси, как-нибудь справимся. Папа с нами, и он нам поможет.

Но как ни старалась Энн почувствовать незримое присутствие отца, ей это не удавалось. Энн чувствовала только холод, и одиночество, и пустоту, и мучительно хотелось, чтобы ее папа вернулся к ней во плоти.

Она присела к зеркалу на туалетном столике, и оно отразило хрупкую темноволосую и темноглазую девушку со сливочной кожей. Энн была похожа на мать, но брови у нее папины – разлетающиеся, как крылья ласточки, темные и густые. И такие же ресницы, окаймлявшие темно-шоколадные глаза. Наружные уголки глаз были несколько опущены вниз, что придавало им серьезное и кроткое выражение. Небольшой аккуратный носик, маленькие, бледно-розовые детские губы. Разглядев себя, Энн в очередной раз вынесла себе приговор: ничего интересного, заурядная внешность, лишенная очарования и ярких красок.

А вот маму, которую она напоминает лицом, все считали красавицей – такой от нее исходил внутренний свет. Энн сделалось не по себе от мысли, что она похожа внешне на тетю Мириам, старшую мамину сестру, которая жила одна в своем коттедже в Честере, никогда ни в ком не нуждалась, но обожала поучать и критиковать других. Вполне вероятно, что лет через десять Энн станет точной ее копией!

Но брови у нее все-таки папины…

Энн умылась, причесалась, выпила кофе, снова стараясь всеми силами не предаваться тяжелым мыслям. Затем надела свитер крупной вязки гиацинтового цвета и прямую черную шерстяную юбку. Надевая в прихожей куртку, она сказала Глостеру, напряженно смотревшему на нее:

– Малыш, я скоро приду, жди меня, я вернусь и все тебе расскажу.

Спускаясь вниз по лестнице, она снова поблагодарила Бога, что ей есть к кому спешить домой и есть кому ожидать ее возвращения.

Внизу в гараже стоял папин серый «ягуар», но Энн садилась за руль крайне редко, и только за городской чертой.

Спустившись в метро, она поехала в Британский музей, где ее ждал мистер Катерленд, давний и близкий друг отца, с которым он учился вместе в Оксфорде. Он сказал ей при прошлой встрече, что через две недели возвращается в Израиль, на озеро Кинерет, продолжать раскопки, откуда приехал на похороны ее отца, и предложил поехать с ним: